– А ты интересный, – отметила богиня. – Надо было присмотреться к тебе раньше.

Элир содрогнулся от такого обещания. Внимание богов чревато для смертного. Лучше пусть глядят куда-нибудь мимо. Правда-правда.

– Какой ты меня видишь? Я ведь не выбирала такой облик, это ты мне его дал. Скажи, кто я сейчас? – продолжала допытываться любопытная Локка.

– Ты – женщина-ролфи, которую я убил давным-давно, – было ответом.

Запомнилась она накрепко, выжжена осталась в памяти на веки вечные, точно тавро на шкуре быка, безымянная, всеми забытая, кроме последнего бойца Рилинды, который нет-нет да и зажжет по ней огонь в дни темной Локки.

– А! И как Сестра только управляется с вами? – воплощенная богиня склонила голову набок. – Хочешь, чтоб я стала другой?

– Нет! Оставайся. Я столько лет сожалел, что нам тогда так и не довелось поговорить. Говори со мной, Локка.

Хотел бы назвать – Дилах, но эта, сидящая напротив у лесного костра, была Локкой. Жестокой и беспощадной, а не освещающей и согревающей.

– Вам было не о чем говорить, Джэйфф Элир. Тогда время для разговоров еще не пришло. Если тебе интересно, это был не ее ребенок, кстати. Шурианский, приемыш. Тебе это важно?

– Нет, Локка, уже неважно. Я давно отучился разделять детей на своих и чужих. Она отдала за него жизнь, значит, считала своим.

Наверное, именно в тот день Джэйфф Элир понял, что больше никогда не станет отцом. Не имеет права потому что. Вот так!

Меж тем у Локки по-прежнему было о чем поговорить с шуриа.

– Ты спросил о цене. Но тебя не должно это волновать. Это – между мной и моей Верной, и кто ты есть, неважно для нашей с ней сделки. Но цена была высока. Самая высокая из тех, что смертный может дать таким, как я. Такая, какую ни одно божество… или дух, если угодно! – не вправе даже просить у смертного.

Элир резко вскинулся:

– Она жива? Она здорова?

– Нет, я говорила не про Смерть. Смерть – это слишком дешево за такого, как ты. Я не скажу тебе, где она и что с ней. Моя Верная нужна мне живой. Я и близко не подпущу ее теперь ни к этому острову, ни к тебе… да она и сама не подойдет. Как только сможет снова думать. Она ведь ролфи и поступает как ролфи: сперва делай, потом думай. Но до рассвета осталось совсем немного, а ты так и не спросил о самом главном, Джэйфф Элир. О том, что тебя действительно тревожит.

«Ах, ты ж! Богиня, с…совиная мать! Ты так участлива, что рука сама тянется к рукояти ихинцы. Что тревожит меня, понимаешь ли…»

– Меня тревожит… тревожит… – прошипел рилиндар. – А что ж-ж-же остальные ш-ш-шуриа? Я спасен, а остальные прокляты?

Локка ожидаемо разозлилась:

– Ты прожил больше, чем любой другой из детей моей Сестры, и все равно не научился задавать правильные вопросы, Джэйфф Элир! Ты не спасен, ты просто избавлен от Проклятия Сигрейн. Твое собственное проклятие никуда не делось. У тебя была возможность задать тот самый, главный вопрос, а ты вместо этого лепечешь что-то о себе! Для остальных есть другая дорога – вот и все, что я тебе скажу. Обернись в сторону восхода и встречай солнце. И выбирай сам, сколько рассветов ты еще увидишь! Прощай. Как бы там ни было, но мое слово было сказано, и мне все равно придется приглядывать за тобой.

– Прощай! – крикнул он, а хотел-то «Убирайся!».

И отвернулся. Чтобы увидеть впервые за многие сотни лет, как небо на востоке стремительно светлеет, как наливается нежнейшим заревом жемчужно-серый горизонт и как через горькое мгновение первый луч решительно взрезает истончившуюся до мерцающей вуали ткань ночи. И вот он – самый край светила, огненный, алый, раскаленный, означающий для каждого шуриа этого мира – новый день будет! Еще один день!

– Грэйн! Грэйн Кэдвен! – кричал Джейфф Элир, скалясь на солнечный диск, вонзая пальцы в землю, словно пытаясь удержаться за нее, как за последнюю опору любого шуриа. – Что ты наделала? Как ты могла, глупая волчица?

Его – мужчину и воина – выкупила у богов женщина чужого племени, племени проклявших. Не дала отбить, отвоевать это святое право – быть свободным, сразиться за свою волю или погибнуть с честью. Купила! Она его купила… Выкупила… Безмозглая волчатина!!! Откупила у смерти неведомой ценой. Ролфи! Только ролфи могут так поступить. Сначала сделать, потом думать. Как? Как она себе представляет его жизнь теперь?

Прав оказался в конечном итоге вчерашний убитый стрелок. Он, Джэйфф Элир, таки стал предателем. Переметнулся на сторону вековечного врага!

Повезло, ох и повезло парням с лирнийской заставы, что не дошел, что заночевал в лесу, иначе ни одного не пощадил бы. Всех! Всех! Всех!

Грэйн эрна Кэдвен, что же ты наделала!

Три дня и три ночи провел Джэйфф Элир в лесу, прячась от людей, точно раненый зверь. Выкупила его эрна Кэдвен, освободила, можно сказать, только вот, как всякий вольноотпущенник, бывший рилиндар не знал, что делать с этой свободой. Вот она, свобода давать клятвы не на один день, замахиваться на дела отдаленного будущего – бери и греби ее лопатой, черпай полными горстями. Ан нет! Ненавистное Проклятье Сигрейн не только лишь отнимало надежду, оно давало ощущение неуязвимости. Чем можно пригрозить человеку, который не проснется поутру? Как его можно наказать еще сильнее? И такой человек может позволить себе почти все. Свобода быть кем угодно, данная на один день, – все равно свобода.

Когда-то Джэйфф Элир выбрал Жизнь, по доброй воле дезертировав из стана Смерти. Теперь Жизнь выбрала его самого, и этот выбор не оказался так уж приятен.

– А ты как думал, идиот? – спрашивал себя Джэйфф. – Ты что же, думал, Жизни понравится такой приспешник, как ты – головорез-убийца?

Он разговаривал сам с собой, точно безумец, он спорил с Локкой-Дилах, он пытался объясниться с Грэйн. Диалог с ролфийкой, к слову, вышел самым простым. По здравому размышлению, когда схлынул девятый вал гнева, Джэйфф понял, что ни в чем Грэйн пред ним не виновна и будь он на ее месте, сделал бы для возлюбленной то же самое. А вот он профукал единственный в своем роде шанс спросить у Локки про Самое Важное – спросить: «Зачем прокляты шуриа?» И та ответила бы. Если смертный задает правильный вопрос, то божество или дух обязаны ответить. Но такое случается очень редко.

– Вот скажи мне, Локка… Ты ведь Локкой ко мне пришла, а не Дилах. Скажи мне, почему же ты не приняла истинный облик, почему взяла его у меня взаймы? Почему я видел тебя не Огненной Совой, а давно уже мертвой женщиной? Мне не под силу понять твой Лик или тебе нужна моя память, чтобы воплотиться? Ответь мне, Мать Первых!

Но богиня зловредно молчала, сколько ни вглядывался Джэйфф Элир в ее пламенные очи посреди походного костра. Молчала и щурилась хитрой кошкой.

– Ответь, Локка, как мне теперь жить? Молчишь? У, стерва! Не зря тебя честила моя Грэйн злым словом!

Он и в самом деле не представлял, как это – планировать на месяц вперед или даже на целый год. Умел когда-то, да разучился совершенно.

Не заслуженные ничем подарки радуют только совсем несмышленых детишек. Чуть повзролеешь, так сразу озаботишься встречным вопросом: «А за что?» Но, прожив огромную, по любым меркам, жизнь, научишься подозрительно относиться к призам, доставшимся без борьбы. Ибо сказано древними мудрецами – на дне ловчей ямы лежит самый вкусный кусок мяса.

И неотрывно гладя на свой третий за последнюю тысячу лет рассвет, Джэйфф подумал о том, что его освобождение от Проклятья – это никакой не выкуп и не дар, а новая работа, новое задание, полученное от Главнокомандующего, от Жизни.

Посему, долюбовавшись первыми минутами наступающего дня, он наскоро перевязал подживающую рану, собрался и отправился к «своим ролфи» на лирнийскую заставу.

Уже, поди, забеспокоились и гадают, куда подевался их «полковой шаман».

Безлюдная Лирния тихонечко догорала, но сержант ир-Лэйдир и пятеро его подчиненных были хоть и ранены, но живы. Остальные солдаты лежали рядком, дожидаясь своей очереди на погребальный костер.